Ирина Карташева, декан филологического факультета ЧелГУ: «Я никогда ничем не руководила, кроме собственного кота»

Улыбка Ирины Юрьевны дорогого стоит – ведь это улыбка декана. Однако без фирменной улыбки, без звонкого смеха и идеально подобранных к костюму украшений ее трудно себе представить. Впрочем, какой еще может быть женщина, избравшая для себя профессию филолога?
«Запоем читала Золя»
– Почему пошли в филологи, Ирина Юрьевна?
– Все произошло совершенно естественно. Моя мама – филолог по образованию, она закончила еще в благословенные 50-е годы, годы оттепели, филфак Уральского госуниверситета. В школу она не попала, потому что тогда был переизбыток учителей, и пошла работать в газету в городе Копейске. А в Копейске оказалась, потому что папа закончил Свердловский горный институт, и его туда распределили... Так вот, родители после зарплаты несли домой даже не продукты, а стопки книг из книжного магазина. Их мы за собой потом возили, куда бы ни переезжали. Жалею, что часть этих книг утерялась при переездах. А ведь там было все, многотомная советская драматургия… У нас даже имелась первая сатирическая советская пьеса «Воздушный пирог» Ромашова.
– Вы много читали в детстве?
– Очень много, и в основном под одеялом с фонариком, потому что родители запрещали допоздна проводить время за книгой.
Я училась в копейской школе номер шесть, из которой, кстати, вышли многие не последние сейчас жители города Челябинска. И увлечение литературой для нас, одноклассников, было общим: мы записывались в городские библиотеки и запоем читали Мопассана, Бальзака, Золя… Потом собирались, обсуждали прочитанное. Это было естественное времяпрепровождение.
Кроме того, напомню, у нас дома стояло на стеллажах целое литературное богатство, и я читала все подряд. Придя в вуз и проработав здесь много лет, я начала читать курс литературы двадцатого века и обнаружила, что все это давно знаю. И в студенческие годы, надо сказать, эти знания очень помогали.
– Есть книга, которая произвела в юношестве наиболее сильное впечатление?
– Не хочется показаться банальной, но это был Булгаков. В студенчестве мне попалась слепая копия – пятая, наверное, закладка на машинке – «Собачьего сердца». Причем впечатление на меня произвели и содержание, и тот антураж, который существовал вокруг издания: как вы знаете, самиздат тогда передавали тайком, под партой. Романтика, ощущение запретности…
Надо сказать, книги Булгакова актуальны во все времена, потому что это книги о человеке. Меня в этом убеждает еще и тот факт, что сегодня в школе, где их ввели в программное изучение, я не встречаю равнодушия к ним. Кто-то из старшеклассников говорит: «Ненавижу Булгакова, какая гадость!» А другой чуть не с кулаками… Удивительное дело, ведь дети сейчас не читающие совсем, а Булгаков их почему-то цепляет.
– Почему в обществе изменилось отношение к литературе?
– Мое поколение было воспитано в стране, где литература заменяла многое: историю, религию, культуру. Для нас чтение было совершенно естественным, как телевизор сейчас: приходишь домой и включаешь все пять телеприемников. Сегодня в стране совершенно другая ситуация. Без книг спокойно обходится, я думаю, 60 процентов населения. Кому-то надо – включил в машине аудиокнигу, посмотрел нужную информацию в Интернете. Чтение становится развлекательным фактором. Плохо это или хорошо? Для нас как специалистов, безусловно, плохо. Хотя это, может быть, просто жизненная закономерность, некие новые законы нашего бытия. Сейчас, по-моему, даже дети другие стали – визуалы, они покупаются прежде всего на изображение.
«Спрос на филфак всегда стабилен»
– Как на факультете справляетесь с непопулярностью профессии филолога?
– Я думаю, мы еще сами до конца не понимаем сути этой профессии. Филология сегодня трактуется не только как любовь к слову, но и как работа с любым текстом, устным и письменным.
Я ратую за то, чтобы популяризировать нашу профессию. Потому что в обществе наблюдается кризис, и не только финансовый – это кризис управленческий, кризис взаимоотношений. Очень важно уметь слушать и воспринимать.
В филологии предполагается анализ, интерпретация и создание текстов разных уровней. И выясняется, что наши выпускники-филологи успешно работают и в СМИ, и в пресс-, и в пиар-службах. И именно они со своими умениями сегодня должны быть в тех областях, где во главе угла стоит работа с людьми. Управленец, каким бы грамотным он ни был, без навыков коммуникации никогда не добьется успеха.
Поэтому я считаю, что будущее профессии филолога весьма позитивное. Если, конечно, общество будет правильно развиваться.
Кроме того, немаловажен момент саморазвития. Есть такой прекрасный фильм «В моей смерти прошу винить Клаву К.». Там ребенок, потерпев фиаско в первой любви, жалуется отцу, что не умеет страдать. Тот ему отвечает: тебя чему учит литература? А литература учит переживать, страдать, выражать свои эмоции.
Мы сегодня получили целое поколение людей, которые готовы бы любить и жалеть, но они не научены, потому что им не показали, как это делается. Многие дети недолюбленные, с ними мало разговаривали. Родителям, бегающим за заработком, некогда поговорить с ребенком. В школу приходят дети, не умеющие формулировать свои мысли. Да и там им не особенно везет: в школах сейчас учат решать тесты, учитель выступает только проверяльщиком. И в результате мы имеем студентов, которых сначала не можем заставить говорить, а потом не можем унять их словоохотливость.
– То есть сейчас акценты в профессии сдвигаются с анализа на умение говорить?
– Нет, аналитическая часть тоже присутствует, потому что восприятие текста невозможно без анализа. Даже правильное понимание документа его предполагает.
Сейчас наблюдается проблема коммуникации на всех уровнях. Например, затруднено восприятие текста другой эпохи. Мы вынуждены расшифровывать студентам каждое слово, и не потому, что авторы стали архаичными. Пушкин, Гоголь требуют сегодня комментария потому, что дети обладают очень узким словарным запасом. И это катастрофа последних трех-пяти лет.
– Желающих поступить на филфак стало меньше?
– У нас нет ажиотажного спроса на специальность, но есть стабильный спрос. Равно как и стабильно хороший средний балл аттестата и высокий проходной балл. Пусть конкурс на наш факультет не 50 человек на место, зато и проходной не 25, говорю я всегда.
Литературу невозможно полюбить за полгода, поэтому к нам приходят дети, которые выросли в семьях, где сохранились библиотеки, или те, кто от природы обладает неким интуитивным чувством языка. Хорошо, когда в школе грамотно поставлена гуманитарная составляющая. Тогда ее выпускники ориентируются в истории и знают иностранные языки, что немаловажно.
– В этом году ЕГЭ стал обязательным. Как отнеслись к реформе?
– Я вижу эту ситуацию с двух сторон. Позитив в том, что восстановился «советский» набор экзаменов. Мы возвращаемся к образованию, которое требует высокого уровня знаний. В свое время, поступая в университет, я сдавала четыре экзамена: историю, иностранный язык, сочинение и устный по русскому языку и литературе. Такая схема позволяет воспитывать в детях объемное восприятие мира. И это хорошо.
Но, как говорится, гладко было на бумаге, но забыли про овраги. Поскольку школы теперь не несут ответственность за процедуру сдачи ЕГЭ по всем предметам, кроме математики и русского, возникает опасность, что все эти предметы и качество их освоения становится личным делом учеников и их родителей.
Были вопиющие случаи. В прошлом году мы обнаружили, что в одной школе детям запрещали сдавать ЕГЭ по литературе. Потому что трудный предмет, надо готовить, и учителя побоялись, что дети покажут плохие результаты, а это снизит рейтинг школы.
«Мне очень повезло с руководителями»
– Многие филологи ЧелГУ связывают старт своей карьеры с именем Александра Лазарева. Вам он тоже выписал «путевку в жизнь»?
– Я считаю, что в моей жизни было два великих события: первое – то, что я родилась, а второе – то, что я встретила Александра Ивановича Лазарева.
Наша встреча вышла довольно комичной. Я заканчивала Уральский госуниверситет, когда пришла новость, что нам в госкомиссию прислали профессора из Челябинска. Это был юбилейный год Александра Ивановича, поэтому экзамен перенесли с февраля на весну. И вот мы с сокурсниками идем по темному совнаркомовскому коридору в ожидании испытаний и видим впереди мальчишескую фигуру. «Вот это тот самый профессор», – говорят мне. Я чуть не рассмеялась! Там мы с ним и познакомились. Через несколько месяцев я пришла к Александру Ивановичу работать, а через два года стала его аспиранткой.
Я считаю Лазарева своим главным учителем. То, что сегодня в ЧелГУ есть филологический факультет, то, как подобран коллектив на наших кафедрах, – это исключительно его заслуга. Он сумел научить нас не только профессии, но и взаимоотношениям. Я не могу найти слов благодарности за то, что судьба свела меня с таким человеком.
– И в результате вы руководите факультетом уже 10 лет. Однако вам он достался уже со своей историей и со своим сильным руководителем. Галину Яковлевну Шишмаренкову до сих пор с теплотой вспоминают и выпускники, и сотрудники филологического факультета. Каково было преодолевать ее авторитет?
– Преодолевать? Я бы так не сказала… Галина Яковлевна, слава богу, была жива-здорова, когда я возглавила факультет. Безусловно, у нас был момент выяснения отношений, но я считаю, что она поступила очень мудро и, наверное, мужественно в этот период. Она смогла преодолеть личные обиды, и мы поняли, что надо просто работать.
Как бы там ни было, перемена места работы – это всегда тяжело и болезненно. И Галина Яковлевна мне очень помогла. В университете к этому времени я работала уже давно, знала студентов, и с коллегами уже сложились отношения. Галина Яковлевна же помогла мне в плане управления университетской структурой. Она подсказывала, как найти правильные ходы к руководству: что надо идти сюда, а вот сюда ходить не надо. Это был целый мастер-класс, и я безумно ей благодарна.
Сейчас я понимаю, что у нас абсолютно разные стили руководства. Галина Яковлевна имела ценнейший опыт школьного руководителя. Я же не работала в школе в качестве постоянного сотрудника. Я пришла из вуза, и моя манера, как мне кажется, была более демократичной, более мягкой. В то время как она была очень сильным руководителем, который мог и спросить, и потребовать. Я старалась с людьми больше разговаривать и слушать их – в первые годы особенно. Это мое самое главное качество – я умею слушать, слышать и пытаюсь разговаривать. Думаю, именно поэтому я осталась здесь «на третий срок» в качестве декана.
– Что помогает руководить факультетом?
– Прежде всего то, что тебя окружают единомышленники. Здесь собрался коллектив, который меня знает и уважает, который готов помочь. Один человек ничего не сделает, это немыслимо. А я прекрасно знаю, что могу опереться на своих сотрудников. Мы – команда.
– У вас есть ощущение своего места?
– У меня есть ощущение утраченных возможностей. Когда меня пригласили на должность декана, я пробовала отказаться, потому что впереди светила докторантура в УрГУ. Кроме того, я никогда ничем не руководила, кроме собственного кота. Мне сказали: «Ирина Юрьевна, всему можно научиться, вам доверяют, это главное. Кроме того, если деканом будете не вы, придется искать человека со стороны, что нежелательно для факультета». Учитывая нюансы, я дала свое согласие. Но с большой наукой у меня романа не случилось. Поэтому есть горечь и сожаление. Но они не фатальные, потому что наукой заниматься можно на любом месте, были бы только время и возможности.
– Не секрет, что студентам очень интересна частная жизнь преподавателей, особенно декана. Вы закрытый человек для них?
– Я думаю, да. Я не могу сказать, что мой дом постоянно открыт для студентов, хотя иногда я принимаю у себя курсовиков. Дома все-таки надо заниматься домашними делами, на работе – рабочими.
Насколько педагог дистанцирован от студента – это его сугубо личный выбор, немало зависящий от ситуации.
Знаете… Очень неприятно, когда люди не оправдывают надежд. У меня были разочарования – не в студентах, в коллегах. Это очень обидно, когда ожидаешь от человека одного, и вдруг возникают какие-то… другие конфигурации.
– Учитывая вышесказанное, вы можете назвать свою карьеру успешной?
– Я работаю 31 год на одном месте, это уже большой успех в наше время. Я окружена коллегами – моими друзьями, потому что постоянное рабочее окружение рано или поздно оказывается в ранге близких людей Я работаю в едва ли не лучшем вузе Южного Урала. Кроме того, мне очень повезло с руководителями. Я застала всех трех ректоров, и каждым была восхищена.
Первый, Семен Егорович Матушкин, – это человек-легенда, прошедший войну и испытывающий большие симпатии к филологии. Он сам замечательно читает стихи и к нам на факультет приводил поэтов, чтобы они выступили, познакомили студентов с творчеством.
Второй ректор – Валентин Дмитриевич Батухтин, известный математик, – поразил меня во время одной приемной кампании. Когда я была во главе предметной комиссии по языку и литературе, он сам любому абитуриенту мог объяснить, где в предложении деепричастный, а где – причастный оборот.
Сегодняшний глава университета, Андрей Юрьевич Шатин, может позвонить и сказать: «Ирина Юрьевна, я вам выслал по электронной почте материалы по букве «ё», дайте поручение вашим преподавателям, пусть разработают эту тему».
Все эти люди – гуманитарно одаренные, тонко чувствующие, осознающие ответственность за гуманитаризацию университета. Поэтому наши гуманитарные факультеты находятся в очень хорошем положении. А я считаю, что моя карьера в этом отношении очень удачная.
«Мне не близка позиция отшельника»
– Расскажите о своей семье.
– Моя мама, Тамара Дмитриевна Николаева, – женщина, которой я восхищаюсь. Уйдя на пенсию как журналист, главный редактор литературного вещания областного телевидения, она реализовала себя как преподаватель в высшей школе, где работает уже двадцать лет. Мама готовит журналистов. Вот у нее, в отличие от меня, дом открыт для студентов. Она принимает их постоянно и непрекращающимся потоком.
У меня есть сын, которому 21 год. Он в свое время в какой-то степени меня разочаровал. Я думала, что у меня будет мальчик читающий. А он ничего не хотел читать, кроме журналов. Сегодня же гены сыграли, срезонировали вовремя, по всей видимости: он оказался пишущим, филологическим ребенком, работает сейчас пресс-секретарем Общественной палаты. В отношении прессы ориентирован гораздо лучше меня. Он очень заботливый, часто звонит, спрашивает, не надо ли мне чего. И я счастлива.
– Сейчас, когда за вашими плечами переработан такой пласт литературы, можете сказать, какой период вам ближе?
– Я обожаю 20-е годы ХХ века. Булгаков, Зощенко – это само собой, а ведь есть еще масса малоизвестных имен. Вячеслав Шишков, например, «Угрюм-река», знаете? А между тем у него есть блестящие шутейные рассказы. Пантелеймон Романов. Эмигрантская литература – россыпи, нам до сих пор неизвестные. Мечтаю лечь – и читать, читать, читать…
Я и отдыхаю так – пассивно, с книжкой у моря.
– Есть мнение, что литература – это побег из действительности.
– Да, я согласна с этим.
– Есть желание убежать?
– Нет… Это, скорее, интерес к постижению чужого опыта, попытка пережить какие-то эмоции еще раз. Мир находится в очень подвижном состоянии, и действие литературы очень верно определил Александр Солженицын. Он говорит, что мир чреват катаклизмами, потому что у каждой нации есть свой опыт, а ты к нему непричастен. И у нас есть великий заменитель этого чужого опыта – литература, которая призвана спасти мир от разрушения. Я думаю, это касается и любого человека – важно воспитать умение снимать свои собственные трагедии, приобщаясь к другому миру.
Мне не близка позиция отшельника в слоновой башне, это скучно, это варка в собственном соку. По моему убеждению, литература должна быть связана в жизнью. В этом я все-таки реалист. Но не модернист и не постмодернист: не воспринимаю мир как текст. В Сорокине и в Ерофееве я жить не могу.
– Не было желания писать самой?
– Никогда.
– И стихи в школе не писали?
– Совсем нет. Я только сейчас начала полноценно в «литературной» жизни факультета-то участвовать: придумывать какие-то четверостишия…
– Как ориентируетесь в информационном пространстве, какие СМИ предпочитаете?
– Меня все подталкивают к Интернету, но я верна печатным изданиям. Мне нужно сесть в кресло, взять газету в руки... Покупаю АиФ, «Комсомолку» – хотя она стала другая, но я все равно ее беру, потому что без «Комсомолки» мы себя вообще не мыслим. Из челябинских – «Синегорье», МК... И телевизор всегда работает.
– В челябинских СМИ вам, должно быть, довольно часто встречаются знакомые фамилии – ваших же выпускников…
– Я этим горжусь! Я по работе неоднократно обращалась за помощью к нашим журналистам, и мне всегда помогали, за что им огромное спасибо!
– Работая со словом, многие вещи для себя проще формулировать. У вас есть то, что называют жизненным девизом?
– Делай, что должно, и будь, что будет.
Статья опубликована в разделах: Наука и учеба